|
Радио "Свобода",
: Супружеская пара, Ричард Пивер и Лариса Волохонская, уже переводили на английский произведения Чехова, Достоевского, Гоголя и Толстого. Их новый перевод «Войны и мира» сейчас выходит в издательстве «Кнопф». О переводе, впрочем, литературоведы и пресса заговорили еще до выхода книги в свет. Наш корреспондент в Нью-Йорке Марина Ефимова беседовала с поклонниками русской классики и с самими переводчиками «Войны и мира».
Лэйл Шиллингер: Я впервые прочла «Войну и мир» ребенком. В переводе Констанс Гарнет. Главной причиной, почему я прочла этот роман так рано (лет в 13), был мой одноклассник и приятель, который хвастался, что прочел последнюю вещь Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану» - Finnegan Wake. Я немедленно попробовала тоже, но не смогла дочитать до конца даже первую страницу.... Тогда я решила прочесть «Войну и мир» - чтобы доказать, что и я - не дурочка».
Марина Ефимова: Это - признание журналистки, сотрудницы «Нью-Йорк Таймс» Лэйл Шиллингер – участницы интернетного форума, посвященного новым переводам романа «Война и мир». Ее признание довольно характерно. Для большинства даже взрослых американских читателей роман Толстого «Война и мир» - скорей, не чтение, а некое интеллектуальное испытание, экзамен на интеллигентность, свершение, commitment. Многие читают его в периоды жизненных потрясений: после смертей, разводов и увольнений с работы... Мне всегда было это непонятно. Почему такой для нас ясный, увлекательный, волнующий, панорамный и в то же время уютный роман так труден американцам?
Ричард Пивер: Он – как континент, который еще не открыт. О нем только ходят слухи: что он огромен, что в нем действуют 500 персонажей (из них 200 – исторические лица). И что у всех этих персонажей надо запоминать не только фамилии и имена, но и отчества, и уменьшительные имена, и прозвища, и титулы... Кроме того, в Америке уже подначитались теорий о Лео Толстом: о его философии, о еретичестве. И поэтому для не очень искушенных американских читателей «Война и мир» стала чем-то жутковатым – как Хэллоуин. Многие не решаются даже пересечь границу этого континента.
Марина Ефимова: Так объясняет реакцию среднего американца на «Войну и мир» переводчик Ричард Пивер - один из двух героев нашей сегодняшней передачи. (Пивер – американец – является как бы одной половиной уже знаменитой теперь переводческой пары, которую составляют он и его жена – россиянка, бывшая ленинградка Лариса Волохонская). За 20 лет совместной работы они сделали новые переводы на английский «Братьев Карамазовых», «Преступления и наказания», «Записок из подполья», «Мертвых душ», и три года назад – прогремевший перевод
«Анны Карениной». И вот сейчас, в октябре, издательство «Кнопф» выпустило в свет их перевод «Войны и мира». Это - 11-й, кажется, английский перевод романа Толстого, если отсчитывать от первого перевода Луизы и Элмера Мод, одобренного самим Толстым.
Вся история переводов на английский «Войны и мира» (и вообще – Толстого, и вообще - русской классики) неизменно включала в себя радикальные стилистические упрощения – начиная с работ английской переводчицы Констанс Гарнетт, работавшей примерно с 1890-го по 1941-й год. Хотя, ради справедливости, надо сказать, что ЕЙ мы многим обязаны, потому что Гарнетт посвятила всю свою жизнь переводам русской классики, с которой она практически познакомила англоязычный мир. Она была первой переводчицей Достоевского и Чехова... Но...
Лэйл Шиллингер: В переводе Гарнетт это довольно легкое чтение. Когда я, уже взрослой, перечитывала её перевод «Войны и мира», я увидела, что целые параграфы она фактически пересказывала, стараясь выразить по-английски то, что, по ее мнению, было главным. Но даже и переводя, она делала текст гораздо более гладким и удобоваримым для среднего читателя, чем этот текст был на самом деле. Кроме того, в ее переводе (как и во многих других) французских текстов не было – все они были сразу переведены, весь текст шёл только по-английски. Через несколько лет я прочла перевод Розмари Эдмондс, которая оставила французский диалог в первой сцене романа – в сцене приема у Анны Павловны Шерер. И только тогда я впервые осознала, что читаю книгу не просто о богатых людях, но о русских аристократах. Уже одно это по-новому окрасило весь роман, сделало его интимнее, помогло перенестись из моих 70-х годов 20 века в Россию начала 19-го.
Марина Ефимова: Однако главным недостатком переводов не только Толстого, но и вообще русской классики, было упрощение и нивелирование стиля. Поэт Лев Лосев – профессор и зав кафедрой русской литературы в Дартмуте (одном из первоклассных американских университетов) поясняет отличие переводов Пивера и Волохонской от прежних переводов. Сначала – на примере Достоевского, поскольку его стиль так контрастен, что сразу видно, что утеряно в переводе, а что осталось.
Лев Лосев: До переводов Пивера и Волохонской, нельзя сказать, чтобы Достоевский не пользовался успехом. Он был одним из любимейших писателей. И это всегда казалось мне парадоксом, потому что когда я сравнивал с оригиналом, у меня возникало почти наглядное ощущение, что передо мной не полный Достоевский, а разрезанный пополам. В профиль – вроде бы Достоевский, а в фас – половинка. Я поясню: во всех предыдущих переводах Достоевский получался значительно мрачнее и серьезней, чем в оригинале. Я не хочу сказать, что Федор Михайлович не был серьезным. Нет, и серьезности, и мрачности там предостаточно, но в том-то и уникальность стиля Достоевского, что у него это буквально сплавлено с юмором, иногда даже самого легковесного характера. И это создает головокружительный эффект при чтении. А в переводах – только мрачность и философичность. И вот Пиверу и Волохонской удалось то, что казалось невозможным – воспроизвести в английском тексте эту гремучую смесь, этот парадоксальный стиль Достоевского...
Марина Ефимова: А как вы охарактеризуете их переводы Толстого?
Лев Лосев: Обычно как мы характеризуем стиль Толстого? Странной такой корявостью... очень длинные предложения... От начала до конца мы вместе с Толстым доискиваемся до сути... такое есть исследование в самой манере толстовского письма. В предыдущих английских переводах это качество исчезало: переводчики старались сделать его стиль элегантней. То, что делают Пивер и Волохонская, на первый взгляд - простецкий подход. Они часто стараются сохранить стилистическую структуру толстовских фраз, то есть русскую. Это чуждо английской речи, но эффект возникает тот, что нужно – оригинальности высказывания или мысли, то есть, толстовский эффект.
Марина Ефимова: Вы знаете, после того, что вы рассказали, я вспомнила, как Валерий Попов, питерский наш писатель, однажды сказал: «Перечитал «Войну и мир». Какая это смешная книга!»...
Лев Лосев: Конечно... Это инерция восприятия, что Толстой и Достоевский – такие насупленные бородатые философы. И никак с этим ментальным образом не могли расстаться. Я не могу передать, как я счастлив, что Пивер и Волохонская перевели «Войну и мир». До сих пор так много приходилось комментировать, добавлять и пояснять во всем, что касается стилистических тонкостей. А они – несравненные переводчики.
Марина Ефимова: Не исключено, что теперь массовый американский читатель узнает роман «Война и Мир» не только по фильму 56-го года, где толстого Пьера играет стройный красавец Генри Фонда и где гусары на петербургской вечеринке пляшут, как посадские на ярмарке. Правда, Наташа в этом фильме - трогательная и обаятельная Одри Хэпберн, а музыку к нему написал великий итальянский кинокомпозитор Нино Рота.
Пока я готовила эту передачу, я, конечно, перечитала многие главы романа, и ужаснулась сложности перевода... такого, скажем, пассажа, описывающего отступление русской армии: «На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стонкриков»... Или: как перевести прелестную присказку дядюшки: «чистое дело марш!»? Ещё труднее - разговор денщика Лаврушки с Наполеоном:
«Когда Наполеон спросил его, как же думают русские, победят они Бонапарта или нет, Лаврушка насупился и помолчал:
- Оно, значит, коли быть сражению, - сказал он задумчиво, - и вскорости, так это так точно. Ну а коли пройдет три дня апосля того самого числа, тогда, значит, это самое сражение в оттяжку пойдет.
Наполеону перевели это так: ежели сражение произойдет прежде 3-х дней, то французы победят. Но ежели после, то бог знает, что случится».
Марина Ефимова: Сам переводчик Ричард Пивер, в статье о новом переводе, опубликованной в “NYTimes Book Review”, приводит фразу из сцены, в которой Денисов выводит на мост гусар: «По доскам мостараздались прозрачные звуки копыт»... И Пивер пишет об этом образе:
«Я нахожу эту точность и меткость образа дух захватывающей. Вот это и есть Толстой в чистом виде. Насколько я знаю, этот образ никогда не переводился. Был «стук копыт», «цоканье», «звон», но не «прозрачные звуки» - не “transparent sounds”. И я бы, наверное, сделал то же самое, если бы Лариса не вернула меня к тому, что написал Толстой. Его проза полна таких вот моментов свежих, непосредственных ощущений. И находить для них английские эквиваленты – главное вознаграждение нашей работы».
Марина Ефимова: Как же работают два эти переводчика? Ричард Пивер прекрасно знает и любит русский язык, но по-русски не говорит. Лариса Волохонская получила образование не по специальности переводчика: в Ленинграде она закончила отделение математической лингвистики, а в Америке изучала богословие. У Ричарда – поразительный слух на тонкости английского языка, у Ларисы – на тонкости русского.
Ричард Пивер: Лариса делает полный черновой вариант: с вопросами; сносками; с комментариями на полях; со стрелками, обращающими мое внимание на повторы или на игру слов... После этого я беру ее вариант и делаю по нему МОЮ полную версию. Отпечатываю её на компьютере. Этот текст мы проходим уже вместе, фраза за фразой, 2-3 раза. После отправки текста в издательство мы вычитываем сначала первые гранки, потом исправленные гранки... Т.е., идет постоянный процесс: взад-вперед, взад-вперед... Лариса – главный эксперт в русском. Я – в английском. То есть, мы двое составляем как бы одного переводчика, у которого оба языка – родные.
Марина Ефимова: Лариса, вы закончили огромный, трёхлетний труд. Что дальше?
Лариса Волохонская: Запланирован точно – сборник поздних коротких сочинений Толстого: «Хаджи Мурат», «Хозяин и работник», «Смерть Ивана Ильича». И потом мы хотим попробовать перевести Николая Лескова.
Марина Ефимова: О! Это - грандиозная задача – перевести такого стилиста!
Лариса Волохонская: Пока ни один переводчик с этим не справился. И мы понимаем, что нам тоже многое не удастся, но мы хотим попробовать.
Марина Ефимова: Еще три года тому назад Ричард Пивер и Лариса Волохонская были известны лишь узкому академическому кругу. Их переводы получали блестящие отзывы лучших литературоведов, по ним преподавали в тех университетах, где курсы русской литературы вели понимающие люди, но тиражи их книг не превышали нескольких десятков тысяч экземпляров. И вот однажды с двумя этими переводчиками (живущими в Париже) произошла чисто американская история.
Одна из самых популярных американских телеведущих - Опра Уинфри - кроме своего так называемого «talk show», организовала еще и телевизионный книжный клуб, где она с видными современными писателями обсуждала новые книги – в целях популяризации в Америке серьезного чтения. Отбирая книги, она, следуя рекомендациям, прочла новый перевод «Анны Карениной» (правда, неизвестно, читала ли она старые переводы), и пришла в полный восторг. Она горячо рекомендовала книгу в своем телешоу, и на следующий день сотни тысяч ее зрителей ринулись в книжные магазины. Книга в одночасье была продана, а следующий тираж подскочил до полумиллиона экземпляров. Ошеломленные переводчики, сидя в своем темном Париже, где не смотрят американское телевидение, принимали по телефону поздравления и робко спрашивали: «А кто такая Опра?»
Эта смешная история двух переводчиков-Золушек дает надежду на то, что русские классики вообще, и роман «Война и Мир» в частности, станут в переводах Пивера и Волохонской не испытанием интеллекта для американцев, но любимым чтением, необходимым – как и нам - для взросления души.
«...Княжна Марья перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала: «Вы не узнаете разве?».. Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что-то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, - подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо с внимательными глазами с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, - улыбнулось. И из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастьем, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее». (Музыка)
Марина Ефимова: В статье «Прозрачные звуки Толстого», Ричард Пивер пишет:
«Работая над переводом, я прочел «Войну и мир» пять раз, но и при последнем чтении я то приходил в восторг, то смеялся, то сдерживал слёзы – как в этой сцене послевоенной встречи Пьера с Наташей Ростовой. Потому что это – не просто ТЕКСТ, это богатая, текучая, переменчивая, многоголосая субстанция. И она не может быть перефразирована. Она должна быть воспроизведена с такой степенью близости, чтобы не перестала звучать музыка толстовской прозы».
|
Лента заявлений
Паблисити
Обзор PR
СМИ ли надо?
На слуху
